я проснулся, раздуплился, натащил вкусняшки в комнату, влез в комп, сожрал вкусняшки, сижу, втыкаю, жду Ира.
входит мама. я резко вырубаю Сигур Роз и делаю покерфейс, дескать, это не я выл только что.
мама спрашивает, когда придет Ир, берет в руки посуду. я говорю спасибо и жду, пока она выйдет.
она поворачивается к окну, раздвигает шторки, стоит и втыкает на улицу.
и втыкает.
и втыкает.
и втыкает.
и еще втыкает.
и продолжает втыкать.
я спрашиваю, что она там увидела.
мне говорят, что снежок же валит.
я говорю, что неприятно, когда над душой стоят, а на снежок можно посмотреть из другой комнаты.
она начинает ржать и что-то пиздеть на тему усипуси, узюзюсеньки.
я от нее этого не переношу и она об этом знает.
я закипаю и говорю, чтобы шла в баню.
она продолжает ржать.
я опять прошу свалить.
мне говорят, что я бычье, потерял приоритеты и чтобы я пришел в себя.
от выброшенных в атмосферу лучей тупости у меня аж опера зависла.
у меня даже мата нет, чтобы высказаться.
о пресвятые баклажаны, сделайте так, чтобы я смог съебаться из этого дома в ближайшие пять лет.
входит мама. я резко вырубаю Сигур Роз и делаю покерфейс, дескать, это не я выл только что.
мама спрашивает, когда придет Ир, берет в руки посуду. я говорю спасибо и жду, пока она выйдет.
она поворачивается к окну, раздвигает шторки, стоит и втыкает на улицу.
и втыкает.
и втыкает.
и втыкает.
и еще втыкает.
и продолжает втыкать.
я спрашиваю, что она там увидела.
мне говорят, что снежок же валит.
я говорю, что неприятно, когда над душой стоят, а на снежок можно посмотреть из другой комнаты.
она начинает ржать и что-то пиздеть на тему усипуси, узюзюсеньки.
я от нее этого не переношу и она об этом знает.
я закипаю и говорю, чтобы шла в баню.
она продолжает ржать.
я опять прошу свалить.
мне говорят, что я бычье, потерял приоритеты и чтобы я пришел в себя.
от выброшенных в атмосферу лучей тупости у меня аж опера зависла.
у меня даже мата нет, чтобы высказаться.
о пресвятые баклажаны, сделайте так, чтобы я смог съебаться из этого дома в ближайшие пять лет.